Неточные совпадения
Погода все эти
дни стояла
хмурая; несколько раз начинал моросить дождь; отдаленные горы были задернуты не то туманом, не то какою-то мглою. По небу, покрытому тучами, на восточном горизонте протянулись светлые полосы, и это давало надежду, что погода разгуляется.
С утра погода стояла
хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем пошел мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро пошли вперед. Часа через 2 снег перестал идти, мгла рассеялась, и
день выдался на славу — теплый и тихий.
На другой
день, 31 мая, чуть только стало светать, я бросился к окну. Дождь перестал, но погода была
хмурая, сырая. Туман, как саван, окутал горы. Сквозь него слабо виднелись долина, лес и какие-то постройки на берегу реки.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три
дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном
дне, не слишком смелые очертания гор,
хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
«Только бы подтянуть к этому
делу Шахму, — мечтал Полуянов,
хмуря глаза, — растерзали бы мы его на части».
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой
день Петр лежал в своей комнате в нервной горячке. Он метался в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался бежать. Старый доктор из местечка щупал пульс и говорил о холодном весеннем ветре; Максим
хмурил брови и не глядел на сестру.
В этот
день погода стояла такая же
хмурая, как и накануне.
Позвали Симеона… Он пришел, по обыкновению, заспанный и
хмурый. По растерянным лицам девушек и экономок он уже видел, что случилось какое-то недоразумение, в котором требуется его профессиональная жестокость и сила. Когда ему объяснили в чем
дело, он молча взялся своими длинными обезьяньими руками за дверную ручку, уперся в стену ногами и рванул.
Именно: говорили иные,
хмуря брови и бог знает на каком основании, что Николай Всеволодович имеет какое-то особенное
дело в нашей губернии, что он чрез графа К. вошел в Петербурге в какие-то высшие отношения, что он даже, может быть, служит и чуть ли не снабжен от кого-то какими-то поручениями.
— Да что ты сегодня за столом сделал? За что отравил боярина-то? Ты думал, я и не знаю! Что? чего брови-то
хмуришь? Вот погоди, как пробьет твой смертный час; погоди только! Уж привяжутся к тебе грехи твои, как тысячи тысяч пудов; уж потянут тебя на
дно адово! А дьяволы-то подскочат, да и подхватят тебя на крючья!
Представьте острог, кандалы, неволю, долгие грустные годы впереди, жизнь, однообразную, как водяная капель в
хмурый, осенний
день, — и вдруг всем этим пригнетенным и заключенным позволили на часок развернуться, повеселиться, забыть тяжелый сон, устроить целый театр, да еще как устроить: на гордость и на удивление всему городу, — знай, дескать, наших, каковы арестанты!
День был теплый,
хмурый и грустный — один из тех
дней, когда такие заведения, как госпиталь, принимают особенно деловой, тоскливый и кислый вид.
Хмурыми осенними
днями, когда не только не видишь, но и не чувствуешь солнца, забываешь о нем, — осенними
днями не однажды случалось плутать в лесу. Собьешься с дороги, потеряешь ее тропы, наконец, устав искать их, стиснешь зубы и пойдешь прямо чащей, по гнилому валежнику, по зыбким кочкам болота — в конце концов всегда выйдешь на дорогу!
Передонов шел медленно.
Хмурая погода наводила на него тоску. Его лицо в последние
дни принимало все более тупое выражение. Взгляд или был остановлен на чем-то далеком, или странно блуждал. Казалось, что он постоянно всматривается за предмет. От этого предметы в его глазах раздваивались, млели, мережили.
Преследование невест, зависть товарищей, более сочиненная им самим, чем действительная, чьи-то подозреваемые им козни — все это делало его жизнь скучною и печальною, как эта погода, которая несколько
дней под ряд стояла
хмурая и часто разрешалась медленными, скучными, но долгими и холодными дождями. Скверно складывалась жизнь, чувствовал Передонов, — но он думал, что вот скоро сделается он инспектором, и тогда все переменится к лучшему.
Дня два после этого Алексей ходил
хмурый, а потом подошёл к хозяину на дворе и, сняв картуз, вежливо попросил расчёт.
— В самом
деле, Васька, слезай… — усовещивал староста,
хмурый и важный мужик. — Будет тебе фигуры-то показывать, а то ведь мы и того…
— Ты чего в самом
деле скучная какая? — снова спросил Фома, взглянув на ее
хмурое лицо.
А если Фоме нездоровилось, отец его, бросая все свои
дела, не уходил из дома и, надоедая сестре и сыну нелепыми вопросами и советами,
хмурый, с боязнью в глазах, ходил по комнатам сам не свой и охал.
По улице возбуждённо метался народ, все говорили громко, у всех лица радостно улыбались,
хмурый осенний вечер напоминал собою светлый
день пасхи.
Отольется она тебе с лихвою, твоя слезинка жемчужная, в долгую ночь, в горемычную ночь, когда станет грызть тебя злая кручинушка, нечистая думушка — тогда на твое сердце горячее, все за ту же слезинку капнет тебе чья-то иная слеза, да кровавая, да не теплая, а словно топленый свинец; до крови белу грудь разожжет, и до утра, тоскливого,
хмурого, что приходит в ненастные
дни, ты в постельке своей прометаешься, алу кровь точа, и не залечишь своей раны свежей до другого утра!
Утром
хмурого сентябрьского
дня на двор барака въехала фура, и Пронин вынул из неё маленького мальчика, перепачканного красками, костлявого, жёлтого, едва дышавшего.
Василий,
хмурый, как октябрьский
день, укладывал невод в баркасе, а Сережка смотрел ему в согнутую спину и облизывал губы, — признак его желания опохмелиться.
Так в ясный летний
день по небу пробежит лёгкий обрывок облака и скроется, растаяв в лучах солнца… но вот ещё один… ещё… ещё… и
хмурая грозовая туча, насупясь и глухо ворча, медленно ползёт над землёй.
Нянька удивилась, но ответила, что можно, и этот ответ, видимо, обрадовал угрюмого больного. И весь этот
день он был немного веселее и хотя не стал разговорчивее, но уже не с таким
хмурым видом слушал все, что весело, громко и обильно болтал ему больной дьякон.
Наша врачебная наука в теперешнем ее состоянии очень совершенна; мы многого не знаем и не понимаем, во многом принуждены блуждать ощупью. А
дело приходится иметь со здоровьем и жизнью человека… Уж на последних курсах университета мне понемногу стало выясняться, на какой тяжелый, скользкий и опасный путь обрекает нас несовершенство нашей науки. Однажды наш профессор-гинеколог пришел в аудиторию
хмурый и расстроенный.
С утра этого
хмурого и холодного октябрьского
дня, когда Володе надо было перебираться на корвет, Мария Петровна, то и
дело вытирая набегавшие слезы, укладывала Володины вещи в сундук.
В один сумрачный ненастный
день, в начале октября 186* года, в гардемаринскую роту морского кадетского корпуса неожиданно вошел директор, старый, необыкновенно простой и добродушный адмирал, которого кадеты нисколько не боялись, хотя он и любил иногда прикинуться строгим и сердито
хмурил густые, нависшие и седые свои брови, журя какого-нибудь отчаянного шалуна. Но добрый взгляд маленьких выцветших глаз выдавал старика, и он никого не пугал.
Мне показалось, что он ударит Меня за это нежнейшее «дорогой», которое Я пропел наилучшим фальцетом. Но раз
дело доходит до бокса, то отчего не говорить дальше? Со всею сладостью, какая скопилась у Меня в Риме, Я посмотрел на
хмурую физиономию Моего друга и еще более нежным фальцетом пропел...
За бабьим летом следует
хмурое, ненастное время.
Днем и ночью идет дождь, голые деревья плачут, ветер сыр и холоден. Собаки, лошади, куры — всё мокро, уныло, робко. Гулять негде, из дому выходить нельзя, целый
день приходится шагать из угла в угол и тоскливо поглядывать на пасмурные окна. Скучно!
Было в Денисе что-то чрезвычайно комичное: он то и
дело самым степенным образом гладил свою жидкую бороденку, серьезно
хмурил брови, и все-таки ни следа степенности не было в его сморщенном в кулачок личике и всей его миниатюрной фигурке; получалось впечатление, будто маленький ребенок старается изобразить из себя почтенного, рассудительного старичка.
Юля. Ленечка, отчего ты такой
хмурый? Разве можно так в
день рождения? Какой же ты нехороший!.. (Кладет ему голову на грудь.)
Похоронили Андрея Ивановича на самом конце кладбища, в одном из последних разрядов. Был
хмурый весенний
день. В колеях дорог стояла вода, по откосам белел хрящеватый снег, покрытый грязным налетом, деревья были голы, мокрая буро-желтая трава покрывала склоны могил, в проходах гнили прошлогодние листья.
Андрей Иванович, в ожидании Александры Михайловны, угрюмо лежал на кровати. Он уж и сам теперь не надеялся на успех. Был
хмурый мартовский
день, в комнате стоял полумрак; по низкому небу непрерывно двигались мутные тени, и трудно было определить, тучи ли это или дым. Сырой, тяжелый туман, казалось, полз в комнату сквозь запертое наглухо окно, сквозь стены, отовсюду. Он давил грудь и мешал дышать. Было тоскливо.
Отец в последние
дни ходил
хмурый и важный, все молчал, а потом заговорил, что надо торопиться поправкой дома в той усадьбе, чтобы тотчас после их свадьбы переехать.
Третий
день идут они кверху. Пароход «Сильвестр» — плохой ходок. Завтра утром должны быть в Нижнем. Завечерело, и ночь надвигалась
хмурая, без звезд, но еще не стемнело совсем.
Спасович тогда заболел к началу наших испытаний и явился позднее.
Дело было вечером. С подвязанной щекой от сильнейшего флюса,
хмурый и взъерошенный, он сидел один, без ассистента, за столом, кажется, в той самой аудитории, где он зимой был председателем студенческого суда присяжных.
Жизнь он вел умеренную и размеренную, часы еды были определенные, вставал и ложился в определенный час. Но часто по ночам звонили звонки, он уезжал на час, на два к экстренному больному; после этого вставал утром с головною болью и весь
день ходил
хмурый.
Уже светало. Млечный путь бледнел и мало-помалу таял, как снег, теряя свои очертания. Небо становилось
хмурым и мутным, когда не разберешь, чисто оно или покрыто сплошь облаками, и только по ясной, глянцевитой полосе на востоке и по кое-где уцелевшим звездам поймешь, в чем
дело.
День был морозный и
хмурый.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю», читал он. (Светлеющему! торжественно, улыбаясь ртом и
хмуря брови, повторил высокий малый), «чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух»… продолжал чтец и остановился (видал? победоносно прокричал малый. Он тебе всю дистанцию развяжет…) «искоренять и этих гостей к чорту отправлять; я приеду назад к обеду и примемся за
дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».